| Среди песков |
 | |
Может быть, все хитрости орошения унаследованы египтянами именно от атлантов? Ремесла, быстрое развитие которого повлекло за собою прогресс в иных областях?
Ведь для прокладки каналов необходимо знание геометрии, сроки паводков определяются по звездному небу, подача воды на поля немыслима без элементарных механизмов, и т.
Этакий, самый ранний на Земле, расизм, чванливое “арийство”... Видимо, слишком велико искушение — ощущать себя цивилизованными среди диких, мудрыми среди невежественных; жить в краю, превращенном твоими усилиями в земной рай, и знать, сколь бедны и варварски-дремучи иные племена в сравнении с твоим, богоизбранным!
Соблазн гордыни, опасный и для самых сильных... Много лет назад шел на экранах американский фильм “Зардоз” — фантастика, о далеком страшном будущем.
Малая кучка бессмертных ученых живет в своем рукотворном Эдеме — Вортексе — под защитой силового поля, а вокруг лежит почти вымершая планета, и голодные орды царапаются в невидимую стену. Все заканчивается вторжением бешеных кровожадных всадников, истреблением бессмертных.
История подтверждает закономерность такого финала... В Египетском музее я видел раскрашенный рельеф: спесивый фараон держит за волосы троих бородатых чужеземцев.
Любой человек, рожденный вне Та-Кем, мыслился лишь врагом и потенциальным рабом. И вот однажды, сметая города и топча всходы, в любовно ухоженный Вортекс Среднего царства вторглись воины “хекасасут”, позднее искаженно названные гиксосами.
Особенно ненавистны были гиксосы жителям Та-Кем еще и потому, что поклонялись завоеватели Сутеху, или Сетху, главному врагу землепашества, воплощению пустынного губительного зноя...
Так начались волны вторжений, когда арабская конница Амра ибн эль-Аса обратила в бегство византийские гарнизоны, и страна стала исламской... Но вернемся к “атлантской” гордыне. Современные египтяне, сплошь арабизированные и исламизированные, на первый взгляд, ей вполне чужды. Более того, в их поведении редко заметишь намек на достоинство.
Хорошенький шестилетний парнишка в отеле “Сантана” делает вид, что он лифтер, сопровождающий туристов на этажи, и протягивает ручонку за “бакшишем” (общее для всего Востока название подачки).
Взрослые “коммерсанты” куда навязчивее и наглее. В деревеньке под Луксором, среди голых скал, где все население живет торговлей сувенирами, здоровенный мужик бежал за мной, пытаясь всучить черного базальтового Анубиса, и так лупил статуэткой бога мертвых о стены домов, что с них штукатурка сыпалась, — доказывал подлинность камня... Едва я от него ушел...
| О национальном достоинстве египтян |
 | |
Великий президент Насер объявил, что все историческое наследие, с древнейших времен, принадлежит арабскому народу Египта. Это не мешает любителям бакшиша относиться к старине сугубо потребительски, как к выгодному бизнесу.
В тех же деревеньках рядом с руинами какого-нибудь Рамессеума или храма Хатшепсут фасады хибар и фабричек сувениров размалеваны грубо-яркими подобиями известных фресок; у входа в прославленный каирский рынок Хан-эль-Халили на вывеске Тутанхамон с супругой даже пьют кофе, что является полным анахронизмом...
И все же берусь утверждать, что исконное чувство избранности из души египтянина не исчезло, хоть и приобрело неожиданную форму. Год 1999, мой второй приезд в Египет — с творческой группой телепрограммы “Диалог со Сфинксом”.
Режиссер Ирина Шатохина и оператор Владимир Дембновецкий облюбовали для выразительного “восточного” кадра тихого серого ишака, пасущегося на горе в старом Каире. Но вот выскакивает из машины наш гид, молодой обаятельный Семех (мы его зовем Семеном), и буквально чуть не сбрасывает камеру со штатива.
Отчего такое возмущение? Ишак тут, понятно, ни при чем. Просто он ходит на фоне развалюх, коих в стране весьма немало, вместе с их голодным, оборванным населением. А египтяне, в отличие от нас, мазохистов, сами не любуются своей “чернухой” и не любят, когда на нее обращают внимание приезжие...
Но позже, в машине, Семех так искренне и гневно говорил об иностранных кинематографистах, создающих уродливый, карикатурный образ его страны, славного ее прошлого, — например, в фильмах, посвященных библейскому сюжету исхода евреев из Египта!.. Он всерьез страдал от унижений, наносимых его народу.
Да и другие бывали эпизоды, скажем, в 1997 году, во время моего первого приезда, для съемок к телепрограмме “Мистерия”. Тогда на нас троих — режиссера Александра Мельника, оператора Михаила Лебедева и меня — яростно набросились случайные прохожие. Видите ли, мы взяли в объектив прелестных, но оборванных и чумазых ребятишек... О да, некогда были за спесь, за угнетение иноплеменных жестоко наказаны и фараоны, и вельможи, и крестьяне.
Сам род их в веках пресекся; ныне священные берега населяют потомки аравийских муджахедов, турок-османов, мамлюков — бывших невольников с Кавказа, из степей половецких... Какая-нибудь фантастическая генная экспертиза могла бы тут найти сверхдальнюю родню хана Кончака!..
Но когда снова думаю о национальном достоинстве египтян, пускай столь наивно проявляемом, — не могу уйти от мысли, что в его основе лежит не высокомерие рабовладельцев, а нечто совсем иное, всетаки достойное почтения. Ну, скажем, самоуважение трудяги-хлебороба, вот уже шестую тысячу лет обустраивающего этот край, зажатый в желтых лапищах Сетха. Рабочая гордость...
Но, собственно, и первого числа лет, упомянутого мною, - пятидесяти с лишним веков, прошедших от объединения в одну державу Верхнего и Нижнего царств Египта, - вполне хватит, чтоб оседлая аграрная община, постоянно понуждаемая к изобретательности самой природой, выработала и ремесла, и высочайшее искусство, и смелую научную мысль, и глубокую религиозную философию. Осмелюсь предположить, — философию, которая “запрограммировала” развитие идей на Ближнем Востоке и во всей Европе...
Вернемся к холодной памяти дням, когда, около 3700 лет назад, в Та-Кем, ослабленную усобицами между царем и правителями провинций, вломились поклонники Сутеха, неистовые гиксосы. Что принесли они, кроме разрушения? Например, железное оружие, во многом обеспечившее им победу.
В тех же деревеньках рядом с руинами какого-нибудь Рамессеума или храма Хатшепсут фасады хибар и фабричек сувениров размалеваны грубо-яркими подобиями известных фресок; у входа в прославленный каирский рынок Хан-эль-Халили на вывеске Тутанхамон с супругой даже пьют кофе, что является полным анахронизмом...
И все же берусь утверждать, что исконное чувство избранности из души египтянина не исчезло, хоть и приобрело неожиданную форму. Год 1999, мой второй приезд в Египет — с творческой группой телепрограммы “Диалог со Сфинксом”.
Режиссер Ирина Шатохина и оператор Владимир Дембновецкий облюбовали для выразительного “восточного” кадра тихого серого ишака, пасущегося на горе в старом Каире. Но вот выскакивает из машины наш гид, молодой обаятельный Семех (мы его зовем Семеном), и буквально чуть не сбрасывает камеру со штатива.
Отчего такое возмущение? Ишак тут, понятно, ни при чем. Просто он ходит на фоне развалюх, коих в стране весьма немало, вместе с их голодным, оборванным населением. А египтяне, в отличие от нас, мазохистов, сами не любуются своей “чернухой” и не любят, когда на нее обращают внимание приезжие...
Но позже, в машине, Семех так искренне и гневно говорил об иностранных кинематографистах, создающих уродливый, карикатурный образ его страны, славного ее прошлого, — например, в фильмах, посвященных библейскому сюжету исхода евреев из Египта!.. Он всерьез страдал от унижений, наносимых его народу.
Да и другие бывали эпизоды, скажем, в 1997 году, во время моего первого приезда, для съемок к телепрограмме “Мистерия”. Тогда на нас троих — режиссера Александра Мельника, оператора Михаила Лебедева и меня — яростно набросились случайные прохожие. Видите ли, мы взяли в объектив прелестных, но оборванных и чумазых ребятишек... О да, некогда были за спесь, за угнетение иноплеменных жестоко наказаны и фараоны, и вельможи, и крестьяне.
Сам род их в веках пресекся; ныне священные берега населяют потомки аравийских муджахедов, турок-османов, мамлюков — бывших невольников с Кавказа, из степей половецких... Какая-нибудь фантастическая генная экспертиза могла бы тут найти сверхдальнюю родню хана Кончака!..
Но когда снова думаю о национальном достоинстве египтян, пускай столь наивно проявляемом, — не могу уйти от мысли, что в его основе лежит не высокомерие рабовладельцев, а нечто совсем иное, всетаки достойное почтения. Ну, скажем, самоуважение трудяги-хлебороба, вот уже шестую тысячу лет обустраивающего этот край, зажатый в желтых лапищах Сетха. Рабочая гордость...
Но, собственно, и первого числа лет, упомянутого мною, - пятидесяти с лишним веков, прошедших от объединения в одну державу Верхнего и Нижнего царств Египта, - вполне хватит, чтоб оседлая аграрная община, постоянно понуждаемая к изобретательности самой природой, выработала и ремесла, и высочайшее искусство, и смелую научную мысль, и глубокую религиозную философию. Осмелюсь предположить, — философию, которая “запрограммировала” развитие идей на Ближнем Востоке и во всей Европе...
Вернемся к холодной памяти дням, когда, около 3700 лет назад, в Та-Кем, ослабленную усобицами между царем и правителями провинций, вломились поклонники Сутеха, неистовые гиксосы. Что принесли они, кроме разрушения? Например, железное оружие, во многом обеспечившее им победу.
Свежие комментарии